В середине августа управление по контролю за иностранными активами министерства финансов США (OFAC) внесло Российский союз промышленников и предпринимателей в санкционный список. Если в отношении многих бизнесменов и топ-менеджеров — участников старейшего делового объединения в России — ограничения до этого уже вводились, то для самого союза это произошло впервые. Аргументация OFAC: структуры РСПП «способствуют импортозамещению, технологической независимости и технологическому развитию», а также связаны с предпринимаемыми в ответ на санкции мерами.
В санкционные списки глава союза Александр Шохин попал еще в прошлом марте. Как следовало из пояснений ЕС, союз — «лоббистская группа, продвигающая интересы бизнеса в России», а ее руководитель «после присоединения Крыма к России публично заявил о необходимости направить больше российских инвестиций в Крым, чтобы обойти возможную экономическую блокаду со стороны Запада».
В интервью РБК Шохин объяснил — будут ли последствия от SDN-списка для членов РСПП, о письме в Международную организацию труда и реакцию бизнеса на наметившийся курс к национализации.
«Это жест демонстративный — показать, что скоро все мы там будем»
— Американские санкции против РСПП стали для вас неожиданностью?
— Да. Дело в том, что санкции против компаний, которые так или иначе связаны с оборонно-промышленным комплексом или с технологическим развитием России стали уже традицией, это было и после 2014 года. Есть понятие «ближний круг президента», которое является основанием для введением американских, европейских, британских санкций, потому многие крупные предприниматели находятся под станционным давлением в разных юрисдикциях. Я с самого начала попал под санкции Европейского союза и Великобритании, что неудивительно, ведь главный пункт обвинения — был на встрече президента с бизнесом 20 февраля (2022 года; эта встреча стала часто используемым аргументом для введения ограничений против бизнесменов и топ-менеджеров. — РБК). Но РСПП — это бизнес-объединение, ведущее объединение работодателей России, две трети российского ВВП [обеспечивают] члены РСПП. Те пункты, под которые нас подвели — то, что мы заняты технологическим развитием страны и импортозамещением. Против этого возразить действительно нечего. Другое дело, что как основание для санкций это выглядит, скажем так, нелепо. Хотя у РСПП нет обязательного членства конкретных работодателей, по факту мы являемся единственной универсальной российской структурой для работодателей. Поэтому здесь это жест демонстративный — показать, что скоро все мы там будем. И так у нас тысячи юридических и физических лиц под санкциями, но, видимо, они смотрят реестры, и скоро уже малый бизнес начнет попадать под санкции, если он занимается технологическим развитием. Это уже похоже не то, что бы на безумие (я не врач, не психиатр), но, честно говоря, это демонстрация того, что санкции не срабатывают.
— Чувствуете ли вы уже какой-то эффект от этих санкций? На какие сферы деятельности [РСПП] они уже повлияли?
— Пока мы не видим, за исключением одного. Пока мы на всякий случай убрали с сайта информацию о членах органов управления. Мало ли до чего дойдут санкционные специалисты США и ЕС.
— А как члены бюро правления как раз отреагировали на санкции?
— Из американского законодательства следуют вполне определенные ограничения: те, кто находится под контролем американских лиц, или у кого есть активы в США, им не рекомендуется в станционный структурах находиться, потому что возможны вторичные санкции. Но у нас, прямо скажем, не так много тех, у кого есть активы или операции в долларах. Мы знаем, что долларовые операции сужаются очень сильно. Честно говоря, я не думаю, что не будет никаких изменений, но главное из них я назвал — нам пришлось убрать из публичного пространства информацию. Хотя это неправильно — мы гордимся публичностью и прозрачностью.
— Если говорить о рядовых членах РСПП, для них участие в объединении теперь сопряжено с какими-то репутационными рисками…
— С репутационными наоборот — это почетно. Американское правительство в лице OFAC признало выдающийся вклад РСПП в дело технологического развития и импортозамещения. Если кто-то в этих условиях захочет выйти, значит они, во-первых, следуют американским санкциям, а, во-вторых, репутацию РСПП не разделяют.
— То есть вы не фиксируете массового намерения выйти из состава РСПП?
— Совсем говорить о том, что санкции никого не волнуют, я бы не стал. Но совсем бежать куда-то и демонстрировать соблюдение американских санкционных режимов… Тем более, никаких рисков. Многие, если не большинство не имеют в США активов, не работают с американскими партнерами. А те, кто работает, будут принимать сами решения. В каждой крупной компании юристы есть. Как они посоветуют своим клиентам, так и будет.
— Правильно ли мы понимаем, что изъятием информации с сайта РСПП вы ограничитесь и больше дополнительных мер по минимизации санкционного давления не будет?
— Нет, почему? Я написал письма генеральному директору Международной организации труда, президенту международной организации работодателей о недопустимости наложения санкций на членов этих международных организации. Тем более, РСПП — активный член международной организации работодателей, я являюсь постоянным представителем на ежегодных конференциях МОТ. Мы всегда выступали против политизации этих структур. Напомню, МОТ с целью недопущения социальных конфликтов, и механизм трехстороннего сотрудничества «профсоюз-работодатель-правительство» был заложен в основу. На мой взгляд, изымать из трехстороннего сотрудничества применительно к России одну из сторон (работодателей — РБК) — это демонстрирует слабость самих международных структур. Будем призывать коллег вернуться в колею нормального сотрудничества и диалога.
— А за последние полтора годы было какое-то сотрудничество с Американской торговой палатой, Ассоциацией европейского бизнеса?
— В России есть представительства этих структур. Они члены наших консультативных структур. Честно говоря, когда начался выход европейских компаний из России, они были у нас частыми участниками дискуссии, обсуждения законодательства. И мы в 2014, в 2018 году делали все возможное, чтобы не допустить принятия законов, которые бы поставили иностранные компании, работающие в России, под статью, что они соблюдают санкции и надо их «распатронить». Мы помогали. Не могу сказать, что они делают сейчас то же самое применительно к санкциям против, в частности, РСПП. Но каникулы были. Вот вернемся из Владивостока и спросим, что они по этому поводу думают и как хотят защищать тех, кто их защищал.
— Если к санкциям против РСПП присоединятся другие страны — ЕС, Канада — станет ли это катастрофой?
— Нет. Мы работаем в России.
— Кроме того, что это неприятно, по деятельности РСПП это ударит?
— Безусловно, бежать от санкций мы не будем. У нас многие люди под санкциями, компании под санкциями. Что с ними происходит в репутационном плане? Я бы посмотрел на тех, кто не под санкциями, — почему они не под санкциями? В принципе, если санкционировать весь российский бизнес, то проблема будет закрыта, потому что — еще раз вернусь к этой теме — это что-то похожее на паранойю. Я ограничусь этим диагнозом.
«Никто не знает, кто в очереди может быть следующим»
— Как крупный бизнес реагирует на сообщения о национализации активов?
— Плохо реагирует. У нас никто не знает, кто в очереди может быть следующим. Те основания, которые Генпрокуратура использует в соответствующих исках — наверное, они имеют какие-то основания. В частности, в 1995 году кто-то приватизировал не совсем по правилам, и сейчас открылись новые обстоятельства. Во-первых, у нас странное трактование вновь открывшихся обстоятельств. Если кто-то — депутат ли, журналист ли сообщает о том, что тогда что-то не так происходило с приватизацией, отсчет срока давности идет от этой даты. Грабеж, убийство — 10 лет срок давности [с момента совершения преступления]. Здесь же могут открыться некие обстоятельства — то ли в архив залезли, не нашли какой-то бумажки, то ли какой-то депутат, который приватизировал, был не номинальным владельцем, а реальным руководителем компании, и можно ее в казну вернуть.
Второе основание, кроме ошибок в приватизации — нарушение законодательства о стратегических хозяйственных обществах и участие иностранцев в этом. Одно из дел, которое инициировала Генпрокуратура, связано с тем, что решения принимал один орган ФАС, а должно было правительство в лице комиссии по иностранным инвестициям.
Третье основание — это нарушение антикоррупционного законодательства, причем не самого законодательства, а ограничений, связанный с деятельностью чиновников: имели или не имели они право продавать активы и т.д. То есть коррупции как таковой нет, но есть нарушение ограничений, которые раньше были [зафиксированы] в законодательстве о госслужбе.
На самом деле, мне кажется, что стабильность в нынешних условиях важнее второстепенных оснований для того, чтобы отобрать активы у ныне действующих собственников. Тем более, скажем, ошибка в приватизации в 1990-е годы. Сколько собственников там могло смениться? Кто в выигрышном положении? В выигрышном положении тот, кто «откэшился» в свое время. В худшем положении финальный собственник. Надо смотреть и принимать решение исходя из того, что это за актив, в каком он состоянии, сколько в него инвестировали. Кроме того, если какой-то актив переходит в госсобственность — куда он девается? Передается в доверительное управление правильным людям, «хорошим» предпринимателям из какого-то круга? Или же на приватизацию выставляется? Многие члены нашей организации выступали за то, чтобы начать массовую приватизацию, в том числе имея в виду поддержку бюджета. Если бы Генпрокуратура занималась этим, созданием некоего актива для приватизации, еще как-то можно было бы обсуждать это. Но в любом случае это не лучший способ решения вопроса.
«Идея налога на сверхдоходы не очень удачная»
— Какие компании уже заплатили взнос на сверхприбыль?
— Сам налог вводится со следующего года, а сейчас идет некий обеспечительный платеж, и в случае его уплаты [в 2023 году] 50% дисконт. Поэтому вообще-то все ориентируются на то, что заплатят до конца ноября. Это соответствует нашим договоренностям с Минфином, правительством и депутатами.
Другое дело, что есть риски — минимальные, но они есть — а что если налоговая найдет ошибки какие-то, которые будут исправлены в начале следующего года? Являются ли они основанием для того, чтобы пересчитать налог по 10% ставки? Вроде на понятийном уровне договариваваемся, что этого не будет. Но посмотрим.
В принципе мы считаем, что сама идея налога на сверхдоходы не очень удачная. Было бы наверное удачно выработать некую формулу, при которой заранее будет известно, как будут учитываться конъюнктурные сверхдоходы. И было бы правильно посчитать все инвестиции компаний, прежде всего в социальные проекты местах присутствия — образовательные, экологические, в сфере здравоохранения. Если все эти инвестиции посчитать, то выяснится, что у многих компаний сверхдоходов и нет. Они понимают, что их «ветром надуло» и пытаются поделиться этим с сообществами, гражданами, со страной.
— РСПП предлагает реформировать институт бизнес-обмудсмена и написало в Кремль письмо об этом. Вам ответили?
— Отвечало по просьбе Максима Орешкина Минэкономразвития. На мой взгляд, мы плохо провели разъяснительную работу. Речь шла о том, чтобы повысить статус уполномоченного по защите прав предпринимателей — а поднять статус можно, упразднив должность. Вместо должности мы предложили институт создать, и этот институт должен быть коллегиальным, в нем должны присутствовать как минимум четыре представителя силовых структур — Генпрокуратура, Следственный комитет, ФСБ, МВД, руководители всех бизнес-объединений, АСИ. Сейчас есть прообраз этого института — платформа «Забизнес.РФ». Мы предложили взять ее наблюдательный совет как прообраз и использовать цифровую платформу как один из основных инструментов.
Реакция на предложение была немного косвенной: давайте мы цифрового омбудсмена назначим, это наши коллеги из бизнеса предлагали. Представители власти говорят, давайте не сейчас. Вот после марта…
— То есть до марта назначение бизнес-омбудсмена или какого-то реформирования не произойдет?
— Может и произойдет. Надо же перед президентскими выборами какие-то инициативы правительству и администрации одобрять, реформировать, показывая, что мы вперед идем, а не топчемся на месте. Поэтому я не теряю надежду.
